Джон Гилберт – жизнь артиста

 

Лента «Артист», получившая в прошлом году премию «Оскар» с номинации «Лучший фильм», — это история вполне конкретного человека, голливудской звезды Джона Гилберта, чья реальная судьба была куда печальнее экранной.

Ложь. Это слово лучше всего определяет причину трагической смерти одной из величайших звезд немого кино. Официальная версия звучит так: актер Джон Гилберт не сумел пережить наступления эры звукового кино, спился и умер, всеми покинутый и забытый. Имя и сам факт смерти — единственная достоверная информация в мифе столь же живучем, сколь абсурдном. Джон Гилберт действительно скончался в тридцать восемь лет. Но обстоятельства его смерти куда более загадочны, чем принято считать, а причина… Вот с ней как раз все просто: это было убийство. К своей последней черте Гилберт подошел не по собственной воле: его довели до смерти совершенно сознательно и очень изощренно. Имя убийцы знал весь Голливуд. Но нарушить почти вековой заговор молчания, окутавший гибель актера, чья слава превосходила славу Фэрбенкса и Руди Валентино, решались единицы. Остальные подчинились закону голливудской омерты, потому что понимали: любого, кто скажет правду, постигнет участь Джона Гилберта.

Джон Гилберт был почти неуязвим: армия поклонниц и контракт на сотни тысяч долларов со всемогущей «Метро-Голдвин-Майер». Начавший с массовки за два доллара в день, к тридцати годам Гилберт стал одним из самых высокооплачиваемых американских актеров. Но зрители его любили, и в этом заключался невероятный парадокс Америки: страна, зажатая в тисках Великой депрессии, обожала голливудских звезд, которые покупали бриллианты и «роллс-ройсы», жили в роскошных домах и тратили тысячи долларов на корм для своих породистых собачек. Но публике и этого было мало. В стремлении обожествить кинозвезд люди доходили до абсолютного сумасшествия. Слух о том, что Марлен Дитрих ежедневно растирает в пыль пятидесятидолларовую монету и для пущего сияния посыпает золотой пылью свои белокурые волосы, родился, что называется, «в народе». Студийные боссы схватились за голову: пятьдесят долларов — безумные деньги, так и до классовой ненависти недалеко!

Мэй Уэст с ее необъятным бюстом, детское личико Лилиан Гиш, шелестящая ресницами Грета Гарбо — все они, по мнению студий, были продуктом причудливой игры теней и света. Обман зрения, и ничего больше. Груди Уэст совсем не так велики, как думает зритель. Влажный взгляд Гиш — результат закапанной в глаза белладонны, которая расширяет зрачки. А знаменитые ресницы Гарбо и вовсе фальшивка, приклеенная к тяжелым тевтонским векам. Даже увлекательные, полные драматизма биографии звезд чаще всего сочинялись специально нанятыми журналистами. Но Гилберт — он как раз был настоящий. Студийным боссам, собаку съевшим на сочинении «правильных» биографий, на этот раз не пришлось ничего придумывать. Реальная жизнь Джона Гилберта не нуждалась в ретуши — как и его лицо, по которому сходили с ума сотни тысяч зрительниц по обе стороны Атлантики. Родился в Юте, в семье, придерживающейся строгих мормонских традиций. Нежеланный, случайный ребенок, ставший помехой для женщины, мечтавшей быть актрисой.

Она называла себя Ида Адэр и была одержима жаждой славы. Умеренную красоту и сомнительный талант она возмещала адским трудолюбием и абсолютной неразборчивостью в средствах. Семья Прингл так никогда и не поняла, каким образом ей удалось захомутать их вполне уравновешенного отпрыска Джона. Уж точно не ребенком, потому что материнство не входило в планы Иды настолько, что, узнав о своей беременности, она попыталась от нее избавиться. А когда это не удалось, решила покончить с собой. Улеглась в горячую ванну и вскрыла себе вены. Там-то и нашел ее, полумертвую, муж. Джон Прингл спас жизнь Иде и ее ребенку, и она отблагодарила его, подав на развод. «Она считала отца главным виновником постигшей ее катастрофы и не хотела его видеть. Никогда», — рассказывал Гилберт много лет спустя. Джон Прингл исполнил это желание жены.

Итак, попытки аборта и самоубийства оказались неудачными, и 10 июля 1897 года на свет появился мальчик, которого назвали Джон Сесил Прингл. Новорожденный был так отвратителен матери, что она отказалась даже взять его на руки. А через две недели молодая мать уехала на гастроли, оставив Джона на попечение родственников.

Возмущенный отец Иды, которому лишний рот был совершенно некстати, вернул блудную дочь с дороги и торжественно вручил ей младенца, завернутого в одеяло. Ида боялась отстать от труппы, поэтому забрала мальчика и покинула городок Логан, штат Юта, даже не зарегистрировав рождение ребенка. Если есть на земле ад, то Джон Гилберт прошел через него еще в детстве. Устав таскать малыша по провинциальным театрам, Ида отправила шестилетнего мальчика в Нью-Йорк. Сдала на воспитание «благочестивой женщине», швее, которая «могла должным образом позаботиться о ребенке». Впоследствии Ида утверждала, что полностью доверилась этой женщине, посылала деньги на содержание сына и была уверена, что у него все в порядке. Благочестивая швея оказалась буйной алкоголичкой. Ее дочь, живущая в одной комнате с маленьким Джоном, зарабатывала на жизнь  проституцией и приводила клиентов прямо домой. Мужчин, которых смущало присутствие ребенка, успокаивали: «Он умственно отсталый, не обращайте внимания». Большинство следовало этому совету, но находились и такие, кто уходил. И тогда Джона били — ведь именно по его вине дочь «благочестивой швей» теряла клиента и деньги.

Через десять месяцев судьба послала Джону избавление в лице старой знакомой его матери, случайно оказавшейся в Нью-Йорке. Мэри Стоддард, впоследствии преподавательница актерского мастерства на голливудских студиях, рассказывала, что увидела на зимней улице оборванного, грязного, явно больного ребенка со следами побоев на лице, тащившего на спине огромный жбан. Посмотрев на Мэри, ребенок бросил свою ношу, подбежал к ней, вцепился в ее юбку и стал повторять три слова: «Возьми меня к себе». Мэри не сразу поняла, что этот маленький истощенный бродяжка — сын Иды Адэр, чьи дела, насколько она знала, в последнее время пошли в гору. Пригрозив швее полицией, Мэри забрала Джона, отмыла его, вылечила запущенный бронхит и отвезла к матери. Та, раздраженная необходимостью снова заботиться о ребенке, которого вроде бы удалось, наконец, сбыть с рук, отправила его в Юту, к своему отцу. Там было получше, чем в Нью-Йорке, — по крайней мере, дед кормил Джона досыта.

Через год Ида вышла замуж за актера Уолтера Гилберта и забрала сына к себе. Впоследствии Джон говорил, что это был один из самых счастливых дней в его жизни. Мать его по-прежнему не любила, зато отчим относился к Джону как настоящий отец: дал свою фамилию и наложил запрет на дурацкое девчачье имя Сесил. Джон Сесил Прингл превратился в Джека Гилберта, чтобы остаться им до самой смерти. Впервые в жизни у Джона появилась настоящая семья, и больше всего на свете он боялся, что кто-нибудь разрушит его хрупкое счастье. Этим «кем-то» стала, в который раз, его собственная мать. Ида старела, скучала, начала изменять мужу и в конце концов запила, да так, что Уолтер плюнул на все и уехал на гастроли, чтобы больше не возвращаться.

С перепугу Ида бросила пить, снова отправила сына в Юту и кинулась спасать свою семейную жизнь. Гилберт пошел ей навстречу и даже оплатил учебу пасынка в школе-интернате при военной академии. Так Джон, или Джек, как звали его окружающие, впервые оказался в Калифорнии.

Джону было пятнадцать, когда его мать умерла от туберкулеза. После похорон Уолтер вручил пасынку десять долларов и со словами «Ты уже достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе» отправил его в самостоятельную жизнь. Когда журналисты спрашивали Гилберта, почему он стал актером, тот отвечал: «Моя мать была актрисой. Я любил ее — и я понимал ее, несмотря ни на что. Она ведь не хотела ничего особенного, только играть на сцене. Мне казалось, что это будет правильно — если я исполню ее мечту».

Десять лет Джон Гилберт обретался в массовках, голодал, соглашался на любую работу. С отчаяния и одиночества в двадцать лет он женился на такой же малоизвестной актрисе и вспоминал этот брак с содроганием. Не забывая, впрочем, добавить, что Оливия Бервелл была хорошей женщиной, просто так сложились обстоятельства.

Эта манера никогда не говорить плохо о женщинах стала фирменной чертой Гилберта. Рано осознавший свою привлекательность, Джон превратился в записного волокиту. Он действительно не мог пропустить ни одной юбки, легко заводил романы и легко расставался, но проворачивал все это с такой галантностью, что даже брошенные любовницы говорили: главное достоинство Джека не в его внешности, манерах и постельных подвигах, а в том, что он действительно уважает женщин. Настоящие большие слава и деньги свалились на Джона Гилберта в тот момент, когда его, уже более или менее известного, перекупила у Fox Film Corporation компания МGМ.

В активе Гилберта было уже более пятидесяти фильмов, несколько заметных ролей, но боссы Fox так и не разглядели в нем серьезного потенциала. А Луис Майер понял: чтобы стать всеамериканским героем-любовником, Гилберту всего-то и нужно отрастить усики. Так у Джона началась новая жизнь — с «роллс-ройсами», личными апельсиновыми рощами и ручными зверями. Гилберт обожал животных. В своем голливудском поместье он держал собак, кошек, лошадей, попугаев. Подбирал брошенных котят, выкармливал их и пристраивал поклонницам, которые дрались за право иметь дома «частичку Джека», пусть это даже и кот. «Все оттого, что в детстве я часто видел, как забивают животных, — объяснял Гилберт. — С тех пор любое проявление жестокости приводит меня в ужас». А еще Джон щедро жертвовал на благотворительность, одалживал всем, кто просил, даже если знал, что не вернут. Делал своим женщинам дорогие подарки, не скупился на чаевые и никогда ни на что не жаловался. В том числе и на здоровье, хотя сердечные боли преследовали его всю жизнь с самого детства.

Конечно, ему завидовали. Режиссер Кинг Видор, хоть и был его близким другом, напившись, любил хватать Джона за лацканы пиджака и орать: «Как ты это делаешь, мерзавец? Почему они тебя боготворят даже после того, как ты переспишь с их подругами?» Другая звезда режиссуры, Сесил де Милль, завидовал тоже, хоть и спал со второй женой Джона, актрисой Леатрис Джой. Леатрис занимала в жизни Гилберта особое место — она была матерью его ребенка, очаровательной девочки по прозвищу Рыбка. После развода с Леатрис Джон несколько лет не виделся с дочерью, но, получив от нее письмо с просьбой «Папа, пожалуйста, полюби меня хоть немного», распахнул отцовские объятия. Так вот, считая себе интеллектуалом, де Милль совершенно не выносил, когда кто-нибудь говорил про Гилберта: он голова, умный парень! Видя Гилберта с книгой, де Милль выходил из себя: что он о себе возомнил, этот болван с мормонской фермы?

А с книгами Гилберт почти не расставался. Не получивший сколько-нибудь стоящего образования в юности, став богатым, Джон превратился в настоящего книжного червя. Собрал прекрасную библиотеку, единственное в доме место, куда не допускались животные, сидел там часами и страшно любил обсуждать прочитанное с друзьями. Итак, Джон Гилберт был практически святой.

Мучительный роман с Гретой Гарбо окружил его ореолом страдания и сделал еще более привлекательным. Она то приближала его, то отталкивала, и он, оскорбленный, уходил прочь — но ровно на расстояние цепи, другой конец которой Гарбо крепко держала в своих больших крестьянских руках. Нарочно или нет, но она снова и снова возвращала Гилберта в самый страшный кошмар его детства: нелюбовь, ненужность, неприкаянность. Без Гарбо Джон переставал быть голливудской звездой и снова становился растерянным шестилетним бродяжкой.

Природу этой болезненной страсти способен объяснить любой психолог. Просто Грета напоминала Джону его маму — недоступную, прекрасную и жестокую. «Одной рукой дает, другой отнимает» — так описывал отношение Гарбо к Гилберту его друг, продюсер Ирвинг Тальберг. Завоевать Грету, получить ее в полное и безраздельное владение значило для Джона исправить ту глобальную несправедливость, которая случилась с ним в детстве. Впрочем, несмотря на истязания, которым подвергала его Гарбо, Джон Гилберт был очевидно. возмутительно счастлив. Гонорары Гилберта росли вместе с кассовыми сборами. Разговоры о переходе фильмов МGМ на звуковой формат Джона не пугали — он прекрасно понимал, что технический прогресс не остановить, что о прежней манере игры придется забыть, и потому брал уроки сценической речи. Работал над своим от природы приятным баритоном с профессионалами. Для рядовых сотрудников студии Гилберт был прямо-таки героем: не боится перечить боссам, даже Луис Майер для него не авторитет. Джон не гнушался общества простых работяг, выпивал с осветителями, охотно давал советы начинающим актрисам. А Гарбо… Ну что ж. раз за разом она заставляет Гилберта падать на одно колено и протягивать кольцо, отказывает, выгоняет его — а потом зовет обратно. Впрочем, Джон и все его друзья были уверены: придет день, и неприступная скандинавская крепость выкинет белый флаг.

Определяющим человеческим качеством Гилберта было то, что Довлатов назвал «даром органического беззлобия». Джон был искренне уверен, что у него нет и не может быть врагов. «Ни разу в жизни отец не причинял боли сознательно, — говорила дочь Гилберта Леатрис. — А когда делали больно ему, говорил: на самом деле он так не думает, просто немного слетел с катушек. Он верил в людей». Возможно, поэтому события солнечного сентябрьского дня 1926 года стали для Джона Гилберта таким потрясением. На этот день была назначена его долгожданная свадьба с Гарбо — шведской твердыне понадобилось четыре предложения руки и сердца, чтобы наконец сказать «да».

Свадьба планировалась двойная: второй парой были режиссер Кинг Видор и его давняя возлюбленная, актриса Элинор Бордман. Когда одна из невест не появилась в назначенный  час, гости — а это были сливки голливудского общества — поняли, что что-то идет не так. Гилберт пытался шутить: «Шведская пунктуальность не распространяется на свадьбу, даже собственную». Но через час ему пришлось признать: «Божественная Гарбо» сбежала прямо из-под венца.

Впоследствии некоторые из ее биографов писали, что это выдумка, что никакой свадьбы не планировалось, а Джон Гилберт, которому надоело ждать, позвонил Грете накануне и поставил ее перед фактом: завтра мы женимся. Разумеется, для нее, женщины независимой и свободной. такой ультиматум был совершенно неприемлем. И нечего, мол, порочить честь великой актрисы. Увы, свидетелей того, что Гарбо действительно бросила Гилберта прямо у алтаря, предостаточно. Но если об этом событии они вспоминали охотно — еще бы, такая жирная сплетня! — то о том, что произошло на коктейле после церемонии, они словно забыли. Многие годы чуть ли не единственной, кто говорил правду, была Элинор Бордман. Ее слова опровергали. Ее публично называли лгуньей. Ей даже угрожали. Но она, испытывая к Джону Гилберту дружеские чувства — и ничего более! — тем не менее считала своим долгом говорить правду.

Итак, вот сцена, которую наблюдали десятки глаз и которая удивительным образом осталась лишь в памяти Элинор Бордман. Абсолютно раздавленный Джон Гилберт, поздравив Кинга и Элинор и не желая портить им праздник, тихо, но стремительно напивается в углу. Глава МGМ Луис Майер подходит к своей главной звезде и громко, так, чтобы все слышали, говорит:

— Слушай, зачем вообще жениться на этой шлюхе? Она из тех, кого можно трахнуть и забыть.

Гилберт мгновенно забыл о том, что не выносит насилия. Через секунду очки босса МGМ валялись на полу, а сам он, беспомощно болтая ногами, чувствовал, как Джон колотит его головой об стену, повторяя: «Ты не смеешь так о ней говорить!»

Если бы не охранники, оттащившие обезумевшего от ярости Гилберта, земной путь Луиса Майера мог бы закончиться на той знаменитой свадьбе. Элинор Бордман утверждала, что Джон был готов его убить. И, возможно, сделав это, он бы спас свою жизнь. Потому что, когда бледного до синевы Гилберта усадили на стул, Майер наконец сказал то, что хотел сказать последние несколько месяцев: « Ты давно ходишь по краю, Джек Гилберт. Считай, что сегодня ты подписал себе смертный приговор. Я уничтожу тебя, несмотря на твою славу. И пусть это обойдется мне в миллион долларов, ты покойник, Джек».

По свидетельству Элинор Бордман, эти слова произвели на присутствующих жуткое впечатление: каждому показалось, что низкорослый глава МСМ, которого за глаза называли «Барсук», обращается именно к нему. Единственным, кто не испугался, был как раз Гилберт: он был слишком пьян, слишком несчастен и слишком знаменит, чтобы поверить в серьезность угрозы. Поэтому он просто сказал: — Да пошел ты!

Депрессию Джон переживал с присущим ему размахом: многодневный запой и последовавший за ним сердечный приступ — первый из многих. Говорят, узнав, что Гилберт еле выкарабкался с того света, Майер, больше не скрывавший своих планов относительно Джона, заметил: «Лучше бы ему было умереть сразу». Но Гилберт вовсе не планировал умирать — он вернулся к работе и своему привычному образу жизни. Рана, нанесенная Гарбо, затягивалась даже быстрее, чем хотелось бы Грете. Ее подруга, сценаристка Мерседес де Акоста, вспоминала, как Гарбо с досадой говорила: «Я думала, он будет дольше страдать». Страдать Джону было некогда: он снимался, писал рассказы и подумывал о том, чтобы попробовать себя в режиссуре. Наступления эры звукового кино он, в отличие от многих своих коллег, не особенно боялся и с нетерпением ждал премьеры своего первого «говорящего фильма». Ждал этого и Луис Майер. Потому что знал: после выхода «Его великолепной ночи» великий «голливудский любовник» перестанет существовать. Бога сбросят с пьедестала его же поклонники. Даже люди, отрицающие какое-либо вмешательство Луиса Майера в судьбу Джона, признают, что глава МСМ люто ненавидел Гилберта. И дело было даже не в той драке. Глядя на своих кинозвезд, Майер любил повторять: «Это я их создал». Ирвинг Тальберг, много лет проработавший бок о бок с Майером, вспоминал, что тот получал почти физическое удовольствие, разглядывая фотографии молодых актеров. И это было не вожделение, а наслаждение властью: именно он, маленький и уродливый, решал, кто станет звездой, а кому до самой смерти работать официантом.

Джона Гилберта не нужно было «создавать». К тому же он, словно нарочно, воплотил в себе все те черты, которые Майер ненавидел: легкость нрава, актерский талант, умение нравиться людям и независимость. Именно это последнее качество Майер хотел уничтожить прежде всего. Люди, хорошо знавшие босса МGМ, предупреждали Джона Гилберта, что тот никогда ничего не забывает и всегда выполняет задуманное. Гилберт в ответ только смеялся: «Я приношу ему деньги. Да и что он сделает — подошлет ко мне наемных убийц?» Наверно, Майер мог бы это сделать. Его связи с мафией не были секретом, а отношения с законом у него всегда были самые гибкие. Поговаривали, что его «особые сотрудники» дают взятки полицейским, запугивают свидетелей и подделывают улики, когда нужно вытащить из темной истории какую-нибудь легкомысленную кинозвезду. Однако заплатить отчаянным ребятам, чтобы те всадили в голову Гилберта несколько пуль, — это было бы слишком явно… и слишком просто. Убивать Джона следовало медленно, и на глазах у всего Голливуда. Расторгнуть с ним миллионный контракт значило бы выплатить неустойку и фактически подарить Гилберта конкурирующим студиям. Поэтому Майер изобрел совершенно дьявольский план, лишающий Джона даже малейшего шанса выжить.

Когда фильм «Его великолепная ночь» вышел на экраны, Америка испытала шок: великолепный Джон Гилберт  в привычной для себя роли романтического любовника говорил голосом мультипликационного персонажа. Из-под его знаменитых усов вылетал пронзительный писк. Публика хохотала. Газеты назвали Гилберта «героем-любовником с голосом кастрата». Это был не просто провал — это был конец карьеры.

Студия МGМ с сожалением признала, что не все звезды немого кино могут найти свое место в мире звука. О том, что при монтаже голос Джона Гилберта был искусственно повышен, она умолчала. Выпуская на экран фальшивку, Майер прекрасно просчитал реакцию публики: в ее сознании образ Джона Гилберта навсегда сольется с неприятным писклявым  тенорком, звучащим столь же  приятно, как звон назойливого комара

Так и получилось. Через несколько лет Гилберт снялся  в фильме «Королева Христина». Мучимая чувством вины Гарбо буквально шантажом вынудила руководство студии сделать Джона ее партнером. И хотя в «Королеве» звучал настоящий голос Гилберта, это уже никого не интересовало. Бог был сброшен в грязь, а на опустевший пьедестал приколочена табличка «Негоден для звукового кино». В день премьеры «Его великолепной ночи» кинозвезда по имени Джон Гилберт умерла. Зато родился один из самых живучих и лживых мифов в истории Голливуда.

Следующие несколько лет Майер заботливо подпитывал этот миф, подсовывая Гилберту сценарии, оценить которые можно одним словом — мусор. Под угрозой гигантской неустойки он заставлял Джона сниматься в нелепых фильмах и с удовольствием наблюдал, как из Гилберта по капле уходит жизнь. Можно ли было спасти Джона Гилберта? Это пытались сделать Грета Гарбо и Ирвинг Тальберг, правая рука Луиса Майера. В 1932 году Тальберг, рискуя собственной карьерой, предоставил Джону возможность стать не только актером, но и сценаристом. «Вниз по лестнице» хорошо приняли критики и плохо — публика. Никто не хотел платить за то, чтобы посмотреть на «писклявого кота» — так теперь называли бывшего властителя экранов. Зато Тальберг заплатил за дружбу с Гилбертом сполна: воспользовавшись отсутствием Ирвинга — тот лежал в больнице с сердечным приступом, — Майер попросту выкинул его из бизнеса.

В год этого нового провала у Гилберта диагностировали сердечную недостаточность. Со страху и от одиночества он женился в четвертый раз. Вирджиния Брюс исчезла из его жизни через два года и в следующий раз появилась лишь у гроба Гилберта, с адвокатом и завещанием, согласно которому все состояние бывшего мужа отходило ей. Пытался ли Гилберт спастись сам? Был ли он «сломлен», как утверждает официальная версия? Судя по тому, как он прожил свои последние годы, — вряд ли. Да, он много пил и был уже не очень здоров. Но выглядел по-прежнему прекрасно. Мария Рива, дочь Марлен Дитрих, вспоминает, что после знакомства с Гилбертом Марлен пришла домой, разбудила ее и сказала: «Завтра к нам в гости придет самый красивый мужчина из всех, что я встречала. Какие у него глаза! Эти глаза могут убить». Дитрих стала последней любовью Джона Гилберта. Он звал ее «любвеликая», а она заботилась о нем, словно мать: варила для него бульоны, прятала бутылки со спиртным, требовала, чтобы он соблюдал режим и «набирался сил». Их единственным камнем преткновения был секс. Марлен жаловалась, что Джон не выпускает ее из постели, а он добродушно посмеивался над ее попытками «вести половую жизнь по расписанию».

Под нежным давлением Марлен Джон как будто начал возвращаться к нормальной жизни. Стал проводить много времени со своей дочерью Леатрис-младшей, которую Дитрих обожала и звала Рыбкой. Свое последнее Рождество Гилберт провел с дочерью — под роскошной елкой, которую собственноручно нарядила Дитрих, и с кучей подарков, которые она же и купила. Упаковывая игрушки и наряды для Рыбки, Марлен втолковывала Джону: «Не забудь, все это выбрал для нее ты». По словам Марии Ривы, Джон Гилберт дал ее матери немало ценных профессиональных советов. Марлен впитывала их, как губка, ведь Гилберт был одним из тех, с кого начался американский кинематограф. Дитрих считала, что из него вышел бы отличный режиссер — конечно, не такой, как Штернберг, но уж получше какого-нибудь Мамуляна! Нет, Джон Гилберт вовсе не был сломлен.

За полгода до смерти он был уверен, что многое еще впереди. Он писал сценарии и прозу, обучал актерскому мастерству свою дочь и был счастлив с Марлен Дитрих. Это была первая в его жизни женщина, в отношении которой он не питал иллюзий: Марлен не обещала ему совместного будущего, не говорила, что разведется, и всегда подчеркивала, что ее единственное желание — поставить Джона на ноги и увидеть, как он женится на хорошей женщине. По ее мнению, это было свидетельством настоящей любви. Если Гилберт и думал по-другому, то тщательно это скрывал — «любвеликая» давала ему то, в чем он нуждался: жизненное спокойствие и умеренное сексуальное волнение. Но Майер, даже после увольнения Гилберта с МGМ, не спускал с него глаз. Пьет? Хорошо. Снова в больнице? Тоже неплохо. Киномагнат использовал все свое влияние, чтобы не дать Джону заключить контракт  с другой киностудией. Майер дал понять: тот в Голливуде, кто даст Гилберту работу, наживет себе могущественного врага. Новость о том, что Джон будет сниматься с Дитрих в фильме «Желание», заставила его мобилизовать все свои резервы: за несколько дней до подписания контракта был пущен слух, что у Гилберта белая горячка и та страховая компания, которая возьмет на себя ответственность за эти съемки, может заранее выкинуть деньги в океан.

9 января 1936 года американские газеты сообщили, что звезда немого кино Джон Гилберт скончался — в одиночестве, смешав виски со снотворным и подавившись во сне собственным языком. Эти грязные подробности были ложью, как и все в истории «падения» Гилберта. В ту ночь он не принимал снотворное. B ту ночь он выпил лишь рюмку виски. Наконец, в ту ночь он был не один. Мария Рива утверждает, что Джон Гилберт умер на руках ее матери. Марлен вызвала своего врача и покинула дом Гилберта только после того, как убедилась, что помочь ему уже нельзя. Спустя много лет она рассказала о событиях той ночи своей дочери, добавив: «Джека Гилберта убил не обширный инфаркт. Его убил Луис Майер». Собственно, она лишь произнесла вслух то, что все в Голливуде и так знали. Майер уничтожал Гилберта методично, хладнокровно и медленно. А после его смерти также методично принялся уничтожать Марлен Дитрих и Леатрис Джой, дочь покойного актера.

Элинор и Марлен давали интервью, Леатрис написала о своем отце книгу. Но кого интересует правда о низвергнутом кумире? Кто он такой? Что он после себя оставил? То ли дело Луис Майер: тут тебе и кинокомпания, и роскошное казино в Вегасе, и благотворительные фонды его имени. Но Джон Гилберт все-таки взял реванш. Работая над ролью Джорджа Валентайна, звезды немого кино, Жан Дюжарден позаимствовал у всех понемножку. Соединил в одном образе Рудольфо Валентино, Дугласа Фэрбенкса, Рамона Наварро. Но тонкие усики, по-доброму ироничный взгляд, трогательная привязанность к собачке и сокрушительное мужское обаяние — все это Джон Гилберт. В сюжете можно рассмотреть параллели с реальной биографией Джона. Вот хотя бы блондинка, спасающая его карьеру и жизнь, — это же прямая отсылка к Марлен Дитрих.

 

Джон Гилберт, пусть и руками Жана Дюжардена, все-таки получил «Оскара». Удивительная ирония жизни заключается в том, что самую желанную в мире кино награду придумал Луис Майер, человек, уничтоживший Артиста.

 

Читайте также:

• Брюс Уиллис
• Хавьер Бардем
• Дмитрий Нагиев
• Пенелопа Крус
• Лицо с обложки. Леонид Барац: «У меня выросли прекрасные девочки! Надеюсь, они будут счастливыми!»

Понравилась статья? Вы можете её распечатать, отправить по почте или поделиться с друзьями в соцсетях:

Комментирование закрыто.